Слово «террор» в переводе с латыни означает «страх», «ужас». Производное от него «терроризм» надо бы понимать как средство наводить страх. Массовое убийство не всегда наводит страх на всех. Ни ликвидация шести миллионов евреев, ни депортация сотен тысяч кавказцев, ни уничтожение двух миллионов африканцев в Дарфуре ни у кого кроме обреченных страха не вызывали. Царило равнодушие. А терроризм страшит всех, и, безусловно осуждая всякий терроризм, пора выяснить, зачем сеют страх, кто это делает. Терроризм - только средство, всегда преступное, никогда не имеющее оправдания, но только средство. Нет такого политического движения – «терроризм».

После Домодедова разъясняют, что это война, иные даже выговаривают: гражданская война. Но на войне, тем более гражданской, не вызывают сыщиков, чтобы установили, с кем война идет. Террорист сам-то прячется или сам погибает, но в любом случае дает знать, от чьего лица убивает, чтобы знали, кто не пощадит. Но в Домодедове, как и в домах Москвы и Волгодонска, было иначе: террористы промолчали, внушая безымянный страх перед любой тенью. А гражданские войны откровенны: это белые, это красные.

Гражданскую войну 1918-1920 забыли, а нынешний терроризм оттуда. Говорят, войну против свершивших мирную революцию большевиков затеяли тогдашние Абрамовичи да Березовские. А тогда их не было, не давал царь Абрамовичу и Березовскому концерны в управление, а Рябушинские да Путиловы сами сколотили богатства. Но в Гражданской войне виноваты не они. Конечно, большевики, почти мирно взяв власть в Петрограде, дали дивные обещания, каких от царей было не дождаться: Декрет о земле и Декларацию прав народов России. И, главное, провели выборы в Учредительное собрание, которые Временное правительство затянуло. Но за них проголосовала лишь четверть избирателей, и они разогнали собрание. После революции законная власть так в России и не возникла. Потому и началась Гражданская война.

Ее несчастье в том, что депутаты собрания, в основном люди штатские, воевать с вооруженными большевиками не могли. Сопротивление оказали Денинин, Юденич, Колчак, тоже не считавшиеся с Учредительным собранием. Гражданская война шла между диктатурой с демократическим знаменем и царским порядком. Большевики и царистское охвостье съели русскую демократию сообща.

Но наряду с войной начался террор. В Ленина и других стреляли не царские офицеры, а эсеры, люди из крестьянской партии, применявшей террор еще против царской власти. За них голосовало большинство. Большевики, уже введшие в деревне продразверстку, объявили их террор белым и начали красный террор. Но обманувшие надежды большевики побоялись, что крестьяне повернут против них, и пошли на компромисс - новую экономическую политику, и террор стих.

А к 1929 году, когда от нэпа отказались (Ленин еще в 1922-м говорил: «Мы год отступали. Достаточно»), уже сложился карательный аппарат, готовый преобразить крестьянство в класс сельскохозяйственных рабочих. Советское государство, уже с 1927 года практикуя массовые репрессии на хлебозаготовках, стало террористическим. Высылка миллионов не сдававшихся крестьян запугала десятки миллионов оставленных работать. Взаимность террора прошла. Террор стал односторонним.

Но террористическое государство, устрашавшее весь мир и постоянными репрессиями державшее в страхе свое население, стреножило насилием и себя, запуталось и в 1991 году распалось. Обособившись, Россия могла стать иной. Однако ее хозяева, вышедшие из коммунистического аппарата, хоть и обновили детали былого порядка, тоже вынуждали всех жить так, как хотели они, не давая людям решать самим.

Сопротивление принуждению начиналось под знаменем национальной самостоятельности. Чечне отказали в реальной автономии, и на самопровозглашенную республику, армии не имевшую, обрушились войска мощной военной державы. Чтобы устрашить чеченцев, бомбили Грозный. Наша армия стала террористической. Чеченцы тоже отвечали террором. Басаев и Буданов снова сделали террор взаимным.

Принуждение росло и за пределами Чечни и Кавказа в целом. С переходом к назначению губернаторов возглавляемые ими области, края и автономии фактически перестали быть субъектами федерации и Россию, как прежде СССР, на деле снова сделали унитарным государством, воюющим против своего населения. Но террористическая машина уже не рискует, да еще и не в силах, как советская, разом давить всех, и ей дают сдачи. Ответы на репрессии считаются терроризмом. А сами репрессии – нет. И борьба с терроризмом сводится к стремлению пресечь ответы, снова сделать терроризм односторонне государственным.

Наша власть верит, что с инициативным терроризмом можно совладать, не думая о политике, лишь совершенствуя организацию работы силовых органов да технику. Они нашли в США и Израиле положительные примеры борьбы с терроризмом. Но у них и у нас террор совсем разный. У них внешние войны, в которых их противник применяет террор. Чтобы воевать против США, другого средства нынче и нет. А семь арабских стран, напавшие на новорожденный Израиль, обычным путем с ним не совладали, и начался террор. США и Израиль ведут войны, где террор применяют против них, а у нас гражданская война, в которой террор ведут обе стороны.

Не будем здесь выяснять, могут ли прийти к миру со своими противниками Израиль и США, и входить в неоднозначные проблемы, Домодедова не касающиеся. Но нам покончить с гражданской войной легче, чем им с войнами внешними, поскольку наш правящий класс сам попирает народы своей страны. Никаких причин кроме его желания держать население покорным абсолютизму центральной власти у нашей гражданской войны нет. Это доказал еще переход к нэпу в 1921 году, разом изменивший состояние страны. Противоречие диктатуры, отрицавшей частную собственность, и частного производства крестьян не ушло, но обрело мирную экономическую форму, и это оттянуло расправу с крестьянством.

Нынешние противоречия не сводятся к национальным конфликтам. Об этом напомнили партизаны Приморья. Да и рост русского национализма, как демократического толка, так и фашистского, при всем различии их идеалов, тоже выдает неудовлетворенность принудительной и скудной жизнью, нехваткой свободы, действительно способной быть лучше несвободы.

Объективные противоречия развития, терзавшие Россию на выходе из феодализма, не оригинальны, их приходилось разрешать и другим западным странам, но у нас их разрешение, надеясь на внеэкономические методы, тормозили цари и большевики. Чтобы мирно решить накопившиеся за столетие проблемы, недостаточно честно провести выборы органов власти всех уровней. Надо открыть простор мирной эволюции, обеспечить свободу деятельного самовыражения каждого и свободу негосударственных организаций, чтобы даже и честно избранные не выходили за пределы, в которых государство правомочно действовать, и не пренебрегали безопасностью граждан.

Советское самодержавие, развивая традиции царского, таких пределов знать не желало, и пуще глаза берегло безопасность особого советского строя и его властителей. А на граждан силовые органы давили, не только не обеспечивая им безопасность, но представляя для них опасность. После 1991 года начальство уже не объявляет наш общественный строй особым, но силовые органы, как прежде, подавляют население, не то якобы развалится страна. Что говорить, открытый показ народам СССР, что у себя дома они не первые, принес плоды: Союз, не будучи союзом, не выжил. Но автономии и исторические русские регионы поныне страдают от пренебрежения ко всему, что не Москва.

Власть хочет пресечь ответный терроризм, удержав нахватанное, и внушает, что России не устоять иначе как на штыках. Такая, дескать, национальная особенность. Твердят, что без государственного террора не выжить и плох лишь частный, отдельный, групповой, местный. А это нашей власти не усидеть иначе как на штыках. Российское содружество крепче, чем кажется Путину, и отпади принуждение к сожительству, будь субъекты федерации или конфедерации полноправны, отношения были бы не хуже, чем в Британском содружестве. Мало кто ушел бы совсем.

Главный лозунг оппозиция «Россия без Путина!» А какая разница – Путин, Непутин, как их там звать? Школа КГБ в избытке дает умельцев тащить и не пущать. Смена смене всегда готова. А оппозиция все о личности, а не о порядке, который с Ивана Грозного не меняется. Так и бьют дубиной по головам.

Смысл нужных стране перемен лучше выразят лозунги «Россия без страха!», «Россия без государственного терроризма!». Когда появится законная власть, знающая, что страна не ее собственность и вообще не только для нее, когда компромисс станут считать не поражением, а победой и признают победой договор Лебедя с Масхадовым, который Ельцин растоптал, оставив войне тянуться уже второе десятилетие, когда у русских и нерусских появится возможность показать себя делом, а не убийствами и самоубийствами, гражданская война кончится и террор прекратится. Но не раньше.

Если, опять же, не станем жить совсем по-сталински, со всеми последствиями для всех.