статья Сопротивление сопротивлению

Дмитрий Шушарин, 19.08.2004
Белый дом

Белый дом

Cегодня исполняется тринадцать лет с того дня, когда в России случилось нечто, казавшееся до того невозможным. Граждане страны воспрепятствовали попытке трясоруких совков ввергнуть страну в хаос. Россия защитила свой суверенитет, провозглашенный в 1990 году, от посягательств Советского Союза, который окончательно был добит несколько месяцев спустя украинским референдумом. Беловежские соглашения открыли путь к новой российской государственности.

Уверен: настанут времена, когда подобная интерпретация тех событий станет преобладающей в российском обществе. Что же касается нынешнего смятения умов, то что ж... В истории ничего не бывает сразу. Мы еще живем в том же времени, в котором было ГКЧП и сопротивление ему. Страна все еще развивается в тех же противоречиях, что и тринадцать лет тому назад. В других, совсем других условиях тянется все тот же конфликт. Две силы оказали сопротивление ГКЧП. И более ни разу они не соединялись, что весьма печально. Первая – это те, кто вышел на защиту Белого дома и на работу в редакции закрытых газет. Вторая – это та часть элиты, в жизненные планы которой не входила жизнь под властью советского отстоя. Эти люди на улицу не выходили, но они просто не отдали ГКЧП контроль над страной.

В некоторых точках эти социальные общности пересекались: самый яркий, но не единственный пример – это журналистский топ-менеджмент и новые политики, делавшие карьеру в новых властных институтах РСФСР.

Уже тогда, сразу после краха ГКЧП, говорилось о том, что то был бунт опоздавших, попытка реванша той части совковой номенклатуры, которая не сумела приспособиться к рыночным условиям. Это так, но рынок тогда был, конечно, очень относительный, слабенький. Скорее можно говорить о бунте приверженцев определенного образа жизни, определенных ценностей. А это, согласитесь, гораздо серьезнее, поскольку за три дня жизненные установки не меняются.

И за тринадцать лет мало что изменилось. Более того, люди, которым недоступны радости жизни в открытом обществе, сконцентрировались и перешли в атаку. Да, так получилось, что они все это время отсиживались в разных органах, причем не только чекистских. И в августе 91-го они не были на стороне ГКЧП. Просто потому, что глупо это было, несерьезно – поддерживать эту компанию. Но сейчас они в том же настроении, что тогдашние путчисты. Жизнь проходит мимо. Хапнуть не удалось. Значит, придется отнимать. Это так, по-простому. Но есть еще и внутренняя приверженность тому, что было некогда. Некая ценностная внутренняя совковость. Вроде бы об этом сказано уже все. Происходящее в стране описано многократно и точно. Тут и слабый президент, которого безуспешно пытаются представить сильным, и деградация государства, и трайбализм, приводящий в экономику самое отсталое племя – чекистский отстой, людей, которые неожиданно оказываются во главе мелких и средних банков, не имея трудовых книжек, но считая, что могут все устроить по-своему.

Им вообще люди и страна не нужны, как не нужны они были членам ГКЧП, совершенно не ожидавшим хоть какого-то сопротивления. Это уж точно – мы им не нужны. Но самим-то себе мы нужны и живы пока. И потому пора браться за ум, а то чепуха какая-то получается. Что толку в том, что все сказано и понято? Делать-то что?

Да и сказано как-то странно. Вот уже скоро год, как читаю статьи газетных аналитиков, оплачиваемых "ЮКОСом", и все не могу понять: кого же они обслуживают? По нескольку раз в неделю: государственный капитализм идет на смену олигархическому, вслед за захватом "ЮКОСа" последует неизбежная деградация российского социума. И так далее, и так далее. Такое впечатление, что они предлагают захватчикам красивые слова для некрасивых дел. Что "ЮКОСу" с этой аналитики? Что Ходорковскому? Что нам всем?

А нам всем внушается только одно: впереди все плохо, плохо, плохо. И мы ничего, ничего, ничего не можем поделать. Только разоружиться перед партией.

Ну, хорошо, умные пишущие люди получают удовольствие от регулярных упражнений подобного рода. Но на что они рассчитывают в ближайшем будущем? А от него, коли мы предполагаем жить, никуда не деться. Сколь долго могут продлиться разговоры о неизбежной гибели? Ответ вроде прост: до самой гибели, которая весьма вероятна. Но дальше придется как-то устраивать свою жизнь. Как-то сопротивляться обстоятельствам.

Но почему не задаться вопросом об устройстве жизни после катастрофы? И почему бы не попытаться сопротивляться уже сейчас? Как известно, на курсах по выживанию в экстремальных условиях потенциальных заложников учат не поддаваться стокгольмскому синдрому, а в крайних ситуациях даже и сопротивляться – когда ведут на расстрел, например. Так, собственно, и произошло, в те три дня в августе, когда сопротивление стало просто неизбежным.

Слово "сопротивление" сейчас более уместно, чем "оппозиция". Трайбализм трайбализмом, но ситуация куда сложнее и динамичнее (а это уже внушает надежды), чем кажется на первый взгляд. Так, например, дежурным либералам, которые до сих пор, подобно советской интеллигенции, ищут у власти "позитив", трудно объяснить, что либеральные принципы должны их побуждать к защите прежних советских социальных льгот. Потому что у этой власти нет экономических решений, есть только политические. И дело не в копеечных расчетах, а в том, что разрушаются пусть архаичные, но все-таки существующие общественные корпорации – "афганцы", "чернобыльцы", ветераны войны. То есть мы имеем дело еще с одним шагом к атомизации общества, замаскированным под либеральное экономическое решение.

Да, сопротивление. Но это сопротивление сопротивлению. Тому самому сопротивлению модернизации, которое оказывают не только члены одного племени, но и все, кто хочет этакой простоты и ясности. Можно сколько угодно говорить о латиноамериканском или китайском варианте, но все равно это второе издание совка.

Повторю, это именно сопротивление модернизации, а не вариант модернизации. Это приверженность прошлому, а не попытка создать образ будущего. Это... Ну, в общем, описывать происходящее можно много, но куда перспективнее главный урок августа 91-го – тот самый временный, на несколько дней, но все-таки союз общества и значительной части политической элиты. Племя, претендующее на тотальную власть, на самом деле мало что реально контролирует. Ну, некоторые финпотоки да, а рынок капиталов, потребительский рынок, значительную часть отраслей и территорий – нет. Ну, два с половиной телеканала, а СМИ в целом – нет. Может, поэтому элита еще и не испугалась. Но ведь, как говорили старые зэки, лучше бояться, чем испугаться. Да и, сдается мне, что скоро мы заметим первые признаки этого испуга. И вот тогда тот союз, длившийся три дня в августе 91-го, надо будет заключать по новой. На другой срок и на других условиях.

Дмитрий Шушарин, 19.08.2004