статья В круге умеренном

Андрей Пионтковский, 12.05.2008
Андрей Пионтковский

Андрей Пионтковский

Вопрос, от ответа на который, как отмечал Александр Скобов, либералы уклонились на своей питерской конференции, неизбежно будет вставать перед ними вновь и вновь.

Владимир Милов - один из самых ярких "либеральных политиков новой генерации", как он сам себя ненавязчиво характеризует. Блестящий профессионал, представительный молодой джентльмен с безупречными манерами и яcной, четко структурированной речью. Я гордился бы, если бы такой человек был, например, российским премьер-министром. Очевидно, не я один. Частота его появлений в программе "Власть" подсказывает, что на него сделала серьезную ставку влиятельная информационно-аналитическая группа.

Но так как, к сожалению, пока не мы с Евгением Киселевым назначаем премьер-министров, то сначала "умеренный демократ" Милов собирается создать влиятельную политическую силу, способную "потребовать корректировки курса властей".

Содержательным вкладом в дискуссию о создании такой партии или движения, идущую сейчас в либеральном лагере, показался мне диспут Владимира Милова с "радикальным демократом" Александром Рыклиным. Я, например, безусловно поддерживаю идею создания Национальной ассамблеи как площадки для давно назревшего диалога между либералами и левыми - людьми очень разными, но, как предполагает механизм ее формирования, одинаково приверженными базовым демократическим ценностям. Вместе с тем я считаю, что объявлять сегодня Национальную ассамблею "альтернативным парламентом", или "протопарламентом", было бы преждевременно и самонадеянно. Такие дефиниции еще надо как-то заслужить, что совершенно справедливо подчеркнул Милов в диспуте на "Грани-ТВ".

Однако вопрос о Национальной ассамблее и ее функциях в конце концов тактический. Гораздо интереснее та часть диспута, где оппоненты коснулись, может быть, того и не желая, самой, на мой взгляд, болевой точки русского либерализма.

Александр Рыклин вовсе не настаивал на провозглашении ассамблеи "альтернативным парламентом", и Владимиру Милову, которому идея ассамблеи явно не нравилась, пришлось искать какие-то другие аргументы, объясняющие, что же его и других умеренных демократов так серьезно беспокоит.

"Ну хорошо, - выложил он наконец свой решающий довод. - Представь себе, что эта широкая коалиция добьется успеха, и что мы получим в той конфигурации, которая складывается сегодня? Неорганизованных демократов и по-армейски организованных лимоновцев?" "Людей, которые легко готовы садиться в тюрьму", - добавил он. Это последнее качество нацболов казалось Милову наиболее подозрительным и угрожающим.

Я не буду сейчас снова ввязываться в дискуссию о нацболах, которые, кстати, вовсе не были доминирующей силой на московской конференции левых. Важно то, что аргумент Милова "и что мы получим?" - это не об ассамблее и не о нацболах, а о принципиальной неготовности умеренных демократов к свободным выборам без отеческого присмотра авторитарной власти.

Что значит "если широкая коалиция добьется успеха"? Основное общее требование либералов и левых сегодня - проведение честных свободных выборов. То есть читайте: "Представь себе, что завтра будут свободные выборы. И что мы получим?"

Как я и предполагал в "Первомайских тезисах", похоже, что умеренные демократы, оказавшиеся в большинстве на питерской конференции, молчаливо или не всегда молчаливо придерживаются принципа: левые никогда, ни при каких обстоятельствах не должны прийти к власти.

Но если это так, то взрывается изнутри и становится бессодержательным и фальшивым весь пафос либерального противостояния путинскому режиму. Мы за что боремся - за свободу слова, за свободные выборы, против бесстыдного казнокрадства правящей верхушки, против кричащего социального неравенства, как это торжественно провозглашали все "Комитеты 2008", "Гражданские конгрессы" и "Другие России"? Или за плоскую шкалу подоходного налога, рыночные инструменты контроля над инфляцией и прежде всего за недопущение левых к власти, полагая, что главное сейчас - это развитие капитализма, а уж новые поколения окрепшей русской буржуазии созреют когда-нибудь для политических свобод, и вот тогда можно будет подумать о действительно свободных выборах...

Люди чувствуют эту фальшь, и не в этом ли основная причина падения популярности либералов?

"Умеренная демократия" невольно, но неизбежно в силу своей логики смыкается с "суверенной демократией". И та и другая означают просто, что демократические выборы должны быть умеренно демократическими. В этом и состоит на деле то ускользающее определение "умеренности", которого так настойчиво добивался от оппонента в течение всей дискуссии Александр Рыклин.

А уж о степени этой умеренности и о том, кого и как конкретно будут умерять в избиркомовских сортирах, могут поспорить эксперты в штатском вроде некоего политтехнологического шулера, нежданно объявившегося в качестве спасителя Отечества первой степени.

Либералы, полагающие, что в сегодняшней России по-настоящему свободные выборы приведут к катастрофе, искренне убеждены, что они исходят из высших интересов страны. Допустим, что они правы. Но тогда им надо перестать морочить голову себе, народу и режиму призывами к свободным выборам, честно заявить о своей позиции, как это сделали Михаил Гершензон, Анатолий Чубайс и Леонид Радзиховский, объявить себя шпеерами и фрагами и неустанно работать во власти и вне ее над гуманизацией и "корректировкой курса" режима сечиных и абрамовичей, патрушевых и тимченок, путиных и дерипасак.

Трагедия очень многих либералов в том, что они прекрасно видят ту катастрофу, к которой ведет страну правящий режим, но над ними тяготеет проклятие нашей постпетровской истории - генетический коллективный метафизический страх европейски образованного либерального барина перед мужиком с топором (да еще легко готовым идти в острог!), который придет и зарубит не только барина, но и всю страну вместе с ним.

Этим страхом, или этой озабоченностью за судьбу Отчизны, если предпочитаете, многими поколениями русских либералов вымощена дорога к углублению того не классового даже, а антропологического раскола, который возник в русской культуре, когда наш царь-реформатор не окно в Европу прорубил, а приоткрыл узкую форточку, в которую протиснулась головка "российской политической элиты".

Андрей Пионтковский, 12.05.2008